Утренний автосервис приходит в себя, а я прислушиваюсь к короткому эхо распредвала. Поршни отбивают сухой ритм — значит, барометр высок, облака разрываются, предвещая ясный полдень. Когда звук глухой, будто мотор плывёт под водой, готовлю гараж к сырости: собираю влагу сорбентами, сушу свечи.
Много лет сопоставляю тепловой зазор свечей с температурным фронтом. Минимальный искровой хвостик ухватил воздух плотный, тяжёлый — гроза тянет азотом, давление падает. Регулирую смесь, убираю лишний бензольный пар, и небо отступает, словно уступая решительному шофёру.
Мотор шепчет облакам
Карбюраторный свист — древний барограф на колёсах. Сопло Δp окружено вихрями. Когда тембр опускается на четверть тона, давление ушло под 740 мм рт. ст., струя воздуха ранена влажностью. Я вывожу машину на кольцевую, разгоняю до ламинарного скольжения: нагретый капот создаёт пилотированный конвективный столб, разрывающий низкий слой тумана.
Эмаль кузова собирает крохи статического заряда. При относительной влажности свыше 80 % пальцы ловят под лаком тихие искры. Достаточно пройтись шерстяной варежкой вдоль крыла — всполохи сообщат о скором ливне хуже любого гигрометра. Перегоняю авто в сухое место, подкладываю медный контур — рана облака затягивается, осадки откладываются.
Шины слушают землю
Резиновый профиль откатывает эхолокатором: на сухом гравии резонанс бликует высоким сверлим, перед ненастьем гравий глушится впитавшей влагой, звук падает в баритон. Перехожу на покрышки с крупным зацепом, создаю дополнительный аэродром тёплого воздуха за арками. Пары устремляются вверх, фронт остывает, расчетрк молнии уходит за горизонт.
Дисковые тормоза помогают, когда жаркое солнце недоступно. При лёгком касании колодок металл шипит. Если шипение тянется дольше секунды, металл разогрет влажным ветром. Несколько вентиляционных серий — и стена тепла поднимается вдоль шоссе, выталкивая сырой поток к северу.
Фары читают туман
В кварцевых линзах кроется секрет Лонгджина — старинного барокса*.* Барокс — оптический индикатор плотности аэрозоля. Свет, преломляясь, рисует на асфальте корону. Жёлтый ореол расширился? Влага сгущается. Я переключаю питание на импульсный режим, повышая температуру стекла. Нагретый фильтр выпаривает микрокапли, дорожную ленту снова видно, а облако истончается.
Выхлоп нередко служит каллиграфическим сигналом. Голубоватая струя, взлетающая прямым штилем, рулит фронт вверх. Белое пухлое перо стелется вдоль бампера — атмосферное окно закрывается. Добавляю присадку с астероидами, пламя становится горячее, вертикальный поток расталкивает стратонимбусы*.* Стратонимбус — плотный влажный слой у тропопаузы.
Приметы складываются в алгоритм, который сидит в голове, как расписание клапанов. Дорога уважает внимательного слушателя. Подхватывая эхо двигателя, скрип шарниров, шепот фар, можно диктовать барометру новую партитуру: ещё минута гудков, и дождь, покрутив зеркала, уходит, освобождая асфальту место под яркую радугу.