Я годами свожу кузовную аэродинамику с автозвуком и вижу, как поток воздуха выступает третьим невидимым музыкантом. Достаточно переставить номерной знак чуть выше — и любимый альбом уже звучит иначе. Физика проста: воздушный слой над кузовом колеблется, эти колебания проникают через панели и стёкла, маскируя отдельные гармоники и усиливая другие.
Лобовое течение
Ветер обтекает стойки, отделяясь вихрями с частотой Струхаля. Когда зеркало уводит струю прямо на стекло, тонкий ш-ш-ш будто шлифует тарелки барабанов, прикрывая их сустейн. При замере вижу подъём спектра на 3–4 дБ в зоне 4–8 кГц. Угол подрезки корпуса снижает эту полосу, но прибавляет дрожащие 60–90 Гц: гул от стоячих волн в моторном щите вылезает наружу и накрывает бас-линию.
Диванная зона
Поперечный багажник рождает квазициклический шум Кельвина–Гельмгольца. Этот шум входит в фазу с резонансом крыши, и вместо плотного середнячка слух цепляется за металлический дребезг. Я ставлю надувной обтекатель, сдвигаю частоту выше 1,2 кГц — и свист выходит из слышимой части спектра. При приоткрытом окне возникает буффетинг 5–6 Гц, напоминающий барабанную установку без глушителей, сабвуфер перестаёт читаться, хотя его мощность не менялась.
Финальный баланс
Кормовой диффузор, укреплённый закраиной Куэтана, рассеивает вихри, снижая турбулентность позади заднего сиденья. Тогда пассивные излучатели в дверях дышат ровно, без колебаний амплитуды. При постобработке я убираю 1,5 дБ на 2,3 кГц, компенсируя остаточный шелест. Активная система шумоподавления, настроенная на антифазу внешнему потоку, стирает ещё 2 дБ гула. В результате саундстейдж вновь рисует чёткие контуры, а воздух, словно искусный дирижёр, уступает место музыке.
